Он пошёл ради людей
Каждый раз в годовщину трагических событий октября 1993 года тысячи людей идут по московским улицам к местам кровавых побоищ. Третьего октября - к Останкинскому телецентру, четвертого - к Горбатому мосту и стадиону, где расстреляны были - кто скажет, сколько? - патриоты, вставшие на защиту Советской Конституции. Марш этот - единственный в своем роде акт скорби и памяти.
ПОД МЕРНЫЕ УДАРЫ колокола ряд за рядом движутся к месту своей гибели сотни убитых: нет, не чудо воскрешения привело их в строй, но боль и гнев живых. Живые несут портреты тех, кто погиб и уже никогда не придет, не расскажет, как всё это было, не выкрикнет своих проклятий ненавистному режиму грабителей и убийц.
Живые ничего не забыли и не простили, невзирая на истошные призывы власть имущих к "примирению и согласию". Какое примирение? Вглядитесь в эти лица на портретах. Все они полны жизни. Эти люди были в лучшей своей поре - расцвете молодости или зрелости. За что их убили? Только за то, что они вышли на улицу, вольно или невольно примкнув к народному восстанию, только за то, что они почувствовали себя причастными к истории, которая совершалась на их глазах, обещая великий перелом в жизни родной страны, униженной и растоптанной бандой политических выжиг.
Это были люди разных профессий, убеждений, национальностей. Но всех их объединяло одно величайшее по нашим подлым временам качество - неравнодушие. О каждом из них можно написать целую повесть. Сегодня я расскажу об одном из них - Сергее Яковлевиче Зотове. На снимке его портрет - крайний справа - держит вдова, Наталья Евгеньевна. Они прожили вместе 18 лет, вырастили двух дочерей. Он был рабочим: сначала верстальщиком, затем наладчиком полиграфического оборудования в НПО "Оптика" - целых 15 лет. Потом оказался сторожем, потом стал разнорабочим. Его убили 3 октября в 9 часов вечера в Останкине...
С Натальей Евгеньевной Зотовой мы познакомились несколько лет назад - тогда власть имущие сделали попытку уничтожить символические могилы возле "расстрельного" стадиона. Уже спилили несколько старых деревьев, этих немых свидетелей бойни, и начали наступать на мемориал своими "тачками". Автомобильная стоянка на крови! Участники октябрьских событий, вдовы и дети погибших да просто честные люди поднялись на защиту мемориала, учрежденного народом. Началось круглосуточное дежурство на святом месте. В защиту мемориала выступили Московский горком КПРФ, газета "Правда", а вслед за ней и другие издания. Хозяева "тачек" отступились. Власть имущие взяли тайм-аут. Мне запомнилось негодование Натальи Евгеньевны Зотовой, тоже поднявшей голос в защиту мемориала:
- Я хочу приводить сюда своих внуков и рассказывать им, почему у них нет любящего дедушки...
Тогда у нее уже было двое внуков, а теперь растет и третий, названный в честь погибшего деда Серёжей. "У меня должно быть много внуков!" - полушутя, говорил ей муж. Он всегда мечтал о большой семье. Сам-то был у мамы, Валентины Тимофеевны, один - внебрачный ребенок, по отцу грузин. До шести лет жил с бабушкой в Грузии. Есть и фотография, на которой он, шестилетка, в папахе, черкеске с газырями,- вот и всё, что осталось от грузинского прошлого. Не сложились отношения у матери с отцом - даже отчество она дала сыну в честь своего кумира, Сергея Яковлевича Лемешева. Мама настояла, чтобы сын учился в музыкальной школе, мечтала сделать его музыкантом, но поди уследи за мальчишкой, если по 8 месяцев в году ей приходилось проводить то на Байконуре, то в Плесецке. Она была инженером, специалистом в области криогенного машиностроения. По наследству от матери Сергей получил пристрастие к космосу. Увлекался ракетной техникой, выписывал чуть ли не все журналы, которые издавались по этой тематике. Очень любил конструировать и мог целый выходной потратить, разбирая какую-нибудь схему и строя модель, причем немного стеснялся этого своего увлечения: вот, мол, мужик играет в игрушки. От него осталась целая папка рационализаторских предложений по усовершенствованию полиграфических машин. А еще он рисовал пером и тушью необыкновенные картины - это было его представление о космосе. Откуда он черпал это представление? Из книг, телепередач, а больше из воображения. Когда они с Наташей ходили "на фантастику" в кино, то удивлялись, как там всё было примитивно по сравнению с его фантазиями. А еще была у них страсть к путешествиям: и девчонок таскали с собой в рюкзаках чуть ли не с годика. Девчонки росли выносливыми, подвижными. И неудивительно, что обе с малых лет увлеклись спортом, причем выбирали экстремальные виды: старшая, Женя, всерьез занималась дзюдо, младшая, Саша,- конным спортом, прыгала с парашютом. И отец поощрял эти увлечения. При этом он никогда не действовал без оглядки - был осторожен и девчонок этому учил: не рисковать зря. В то же время ненавистно было ему тихое, "растительное" существование. Однажды двенадцатилетняя Саша, выводя на плац неуправляемого Редактора (как же она гордилась, слыша восторженное: "Смотрите, Санька на Редакторе!"), не удержала повод. Жеребец вырвался и наподдал копытом - удар пришелся в лицо. Было от чего прийти в ужас родителям. Наташа плакала, а Сергей, тоже мучаясь за них обеих, неожиданно даже для себя сказал: "Да лучше погибнуть, чем сидеть на диване". В этом был весь он. И ведь любил девчонок безумно, а не хотел им тихой жизни. В то же время само понятие "жизнь" было для него священно. "Живое не должно пропасть" - так он мыслил и чувствовал, вот и тащил в дом доходягу-щеночка в носовом платке: ведь иначе погибнет. Дом был всегда полон живности. Скольких собак они подобрали, выходили и пристроили к разным знакомым! Однажды, еще в армии, он не без риска спас собаку, которую хотели пристрелить. И к неуправляемому Редактору он подталкивал Сашу: надо с ним работать, иначе его спишут и отправят "на колбасу".
"Свободный человек в свободном полете" - так можно определить сущность Сергея Зотова. И в то же время он был рабочим человеком. В нем воплотился тип советского рабочего, свободного от крохоборства, ограниченности, приниженности. Он жил с семьей на одну зарплату, ничего не стяжая, не гонясь за длинным рублем. Даже кровь свою сдавал безвозмездно - за значок, за отгул. Его устраивала эта жизнь, и потому грядущие перемены, которые сулила "перестройка", его ничуть не обрадовали. "Запиши: хлеб будет стоить десять рублей,- говорил он жене.- Спички будут пять рублей упаковка". "Вот еще, оракул!" - смеялась Наташа. "Оракул" - это было его домашнее прозвище. У него действительно был редкий дар предвидения. Но тут сработало не одно провиденциальное чувство. Он вглядывался в жизнь, он пропускал через себя все злободневные новости. "Скоро люди будут стесняться называть себя русскими",- говорил он, и это звучало поначалу дико. Сам же теперь особо подчеркивал, что он - русский, хотя на русского и не был похож, особенно с бородой. Борода у него росла совершенно мусульманская. "Ну что ж, от отца я тоже не отрекаюсь,- говорил он.- Отец, кажется, был из грузинских мусульман". Борода была неким знаком "вольности": он давно уже не работал по специальности и, подобно сотням тысяч вчерашних рабочих, терял квалификацию. Кто-то из философов нового времени сказал, что пружина созидательной советской жизни была так туго закручена, что, когда она ослабела, многие трудяги даже обрадовались: неплохо и расслабиться, отдохнуть от трудов праведных. Но недаром Сергей Зотов сказал, что лучше погибнуть, чем сидеть на диване.
Он стал ходить на митинги вслед за матерью: Валентина Тимофеевна с головой ушла в политику. После развала СССР мать и сын убедились: народ ведут к пропасти. Это было страшное время, когда после перестроечной бескормицы появилось множество снеди, но не было денег, чтобы ее купить. Наташа работала уборщицей, а Саша с подругой ходили по помойкам, собирая объедки, чтобы покормить голодных лошадей. Позднее у подруги лошадь все-таки пала, а сашиного коня отправили "на колбасу". И тогда Саша навсегда ушла из конного спорта.
Что думал Сергей Яковлевич в ту пору о жизни и о себе, так и останется тайной. Он отдалился от семьи, переживая мучительный кризис. Утешала природа - при каждой возможности старался вырваться за город: была у Зотовых, как и у многих советских рабочих, обустроенная дача. Вот и третьего октября он собирался на дачу, благо установилась хорошая погода. Уже вторую неделю продолжалось противостояние Ельцина и Верховного Совета РСФСР, бывшего единственным гарантом Советской Конституции: в центре города шли народные митинги, сопровождаемые налётами омоновцев и зверской расправой с митингующими.
"Поедем на дачу",- просила Наташа. Ее пугала обстановка в городе. Но внезапно Сергей заявил, что надо отвезти матери старый телевизор, и отправился в Останкино - на Аргуновскую. Знал ли он уже о прорыве восставших к окруженному милицией мятежному Дому Советов, о народном десанте в Останкине - кто теперь скажет?
Матери дома не оказалось. Что ж, сидеть на диване, ждать? Как бы не так. Он пишет короткую записку: "Ушел в Останкино". Указывает время: "19 часов".
Через два дня, 5 октября, Наталья Евгеньевна после долгих поисков найдет его в морге 33-й больницы. Ей выдадут изорванную одежду и медицинское заключение: сквозное пулевое ранение головы.
- Как вы думаете, зачем он пошел в Останкино? - спрашиваю я у Натальи Евгеньевны.- В это время там уже давно шел бой, и на Аргуновской стрельбу было хорошо слышно. Что повело его в самое пекло?
- Он пошел ради людей,- отвечает она.- Если бы я знала, что там творится, и я бы с ним пошла.
Тот же самый вопрос задаю и дочерям. Обе сестры работают вместе в клубе "Дзюдо", преподают науку самообороны детям. Женя - мастер спорта, в прошлом трехкратная чемпионка Москвы среди юниоров, окончила Академию физкультуры. Замужем, растит сына. Саша - кандидат в мастера, призер чемпионата Москвы, учится в той же академии. Замужем, двое сыновей.
Вот порадовался бы отец, увидев их взрослыми, красивыми, в совершенстве овладевшими боевым искусством, да к тому же еще и подарившими ему трех внуков.
- Да, конечно, он не случайно там оказался,- в один голос говорят они.- Он даже собаку бросился бы спасать. А там люди гибли.
- А папа был сильный?
- Посмотрите на меня,- выпрямляется Женя. Она среднего роста, у нее атлетическая фигура, прекрасно развитая мускулатура. Весь ее облик дышит силой.- Вот такой был папа, только с одной поправкой: это был мужчина.
Я рассказываю им то, что узнала лет десять назад от участниц марша памяти. Вера Седых, Нина Коваленко и Анна Петровна Найдинович вытаскивали раненых из-под огня в Останкине. С ними был человек с бородой. Они так и называли его - Бородач. Он вытащил трех пострадавших, потом сказал: "Там еще женщина..." - и убежал пригнувшись, пользуясь минутной передышкой. Потом снова началась стрельба, и больше они Бородача не видели. Скорее всего, его убили.
Конечно, нет никаких доказательств, что это Сергей Зотов, были там и другие бородачи. Но не исключено, что речь шла именно о нем. Вот почему была в клочья изодрана одежда - он полз под огнем. Как бы то ни было, он пал с честью, а государство, убившее его вместе с сотнями других людей единственно ради устрашения всех недовольных, как ни в чем не бывало умыло руки.
- С этим государством у меня личные счеты,- неожиданно говорит Саша.
Я смотрю на нее так же внимательно, как смотрела только что на Женю. Хотя сестры такие разные, но обе они похожи на отца.
- Знаете что, Саша? - говорю я.- Вступайте в КПРФ...
Лариса ЯГУНКОВА.